Глава вторая Продолжение романа "Братья Карамазовы"

Исповедь

Прибыв по вызову в гостиничный номер, отец Паисий увидел пожилого мужчину с мертвенно бледным лицом, лежавшего на узкой гостиничной кровати. Дыхание мужчины было затруднено. Видно было, что оно дается ему с трудом. Веки мужчины были чуть прикрыты, оставляя всякому возможность видеть зрачки его глаз, которые уже подернула предсмертная пелена. В некоторых местах глазные яблоки уже стали чуть подсыхать. Врач, обменявшись взглядом с отцом Паисием, сразу же вышел.

- Как ваше имя? - обратился к больному отец Паисий.

- Степан… Арнольдович… Тетеркин, - сопровождая каждое слово шумным выдохом, ответил больной.

После ухода врача в номере, кроме отца Паисия, осталась также молодая дама в самом расцвете жизненных сил. Сидя в кресле у окна, она изредка и как бы нехотя бросала взгляд на умирающего чиновника. Ничто не нарушало ее ледяного спокойствия. Дама молчала.

- Грешен, батюшка, - не дожидаясь вопроса, начал покаянную речь умирающий. – Грешен, безо всякой меры. Это ведь я сам своими попреками и руганью свел в могилу свою первую жену. За что и наказание понес тяжкое. Казнь египетскую. Не по силам крест.

- Успокойтесь, - накрыв своей теплой рукой холодеющие ладони больного, произнес отец Паисий. - Ваша первая супруга вам все давно простила. А раз вы осознали свою вину, то и Господь тоже даровал вам свое прощение.

- Не осознал бы, батюшка… Вовек не осознал бы своей вины, если бы не моя вторая жена, - встрепенулся умирающий. - Ох, сколько мук я через нее претерпел! Сколько стыда…

- Постеснялся бы чужому человеку жену свою хаять, - отозвалась дама, сидевшая в кресле возле окна.

- Да, какая она мне жена? - глядя в глаза отцу Паисию, произнес чиновник. - У другой язык бы не повернулся назвать себя женой. Это, батюшка, сущая Мессалина во плоти. Сколько раз она меня колпаком выставляла. И добро было бы с кем? Один раз застал ее с собственным слугою. Слугу я, разумеется, тут же прогнал, но ее прогнать не смог. Прикипел я своей старческой душой к ее молодому телу. И она мне за все воздала. Растворился я в ней весь, как кусок сахара в горячем чаю. Все те муки, которыми я мучал свою первую жену, она мне с лихвой назад возвратила. Через нее и помираю теперь. Только через нее…

- Дети у вас есть? - спросил больного отец Паисий.

- От нее не послал мне Бог, - ответил страдалец. - А от первой жены – от Авдотьюшки - сын и дочь, но мои дети не хотят меня знать. Помнят, как я их матерью распоряжался. Один я, батюшка, один на всем Божьем свете. Как пришел в этот мир один, так и ухожу из него один. Горько мне. Горько…

Отец Паисий пристально посмотрел на молодую даму. Ему показалось, что ее утешало беспомощное состояние чиновника, который в силу своей болезни оказался целиком в ее власти. Присутствие священника воспринималось ею, как атрибут неизбежной участи. Что-то вроде звонка на двери, который хоть и хлопот доставляет, но обойтись без него нельзя. Ее крепкая фигура была затянута в неподобающее по случаю лиловое платье с отливом. Лиф платья был настолько тесен, что все ее богатые формы и выразительные рельефы, не желая мириться с участью узников, отчаянно стремились на волю.

- Там… под подушкой… возьмите, батюшка… - стараясь отвести взгляд отца Паисия от молодой дамы, простонал больной.

Под подушкой больного оказалась радужная сторублевка и два золотых нательных крестика.

- Два крестика… Мой и Авдотьюшкин... – пояснил отцу Паисию чиновник. - Повесьте их к иконе Богородицы… Рядом повесьте… Пусть наши с ней кресты рядом висят.

- Крестик вашей первой жены я повешу к иконе, а ваш надо немедленно надеть. Зачем вы его сняли? – строго спросил отец Паисий.

- Я подумал, что лучше я свой крестик сам сниму, чем моя вторая жена с меня его снимет, - скороговоркой и без придыхания произнес умирающий чиновник.

- Поднимите голову, - расправляя цепочку и намереваясь надеть крестик на шею больному, приказал отец Паисий.

Самостоятельно приподнять голову больной не смог. Он слабел на глазах. Нужно было поскорей заканчивать с исповедью.

Покидая гостиницу, отец Паисий в который раз думал о том, как неотвратимо приходят к людям наказания за их грехи. Поэтому, хоть молодая дама и не вызвала у отца Паисия никаких симпатий, он, все же, ни в чем ее не винил. Эта женщина была всего лишь инструментом, необходимым для того, чтобы человек мог вовремя осознать свои грехи и покаяться.

Ближе к ночи отец Паисий узнал о том, что чиновник, которого он утром соборовал, умер, а его нательный крестик забрала его вторая жена.